Вернувшись в огород, я решила воспользоваться другой калиткой. Никогда еще мне не доводилось видеть место, сплошь перегороженное стенками, делящими ограниченное пространство на множество крошечных отсеков. Видимо, когда-то это был великолепный и ухоженный сад. Даже теперь, по прошествии стольких лет, когда им всерьез никто не занимался, можно было заметить следы былого великолепия — ряды розовых кустов, неровно растущие и необработанные изумрудные стрелки гиацинтов, с трудом пробивающиеся сквозь плотный слой дерна, осыпающийся полуразрушенный фонтанчик в небольшом гроте, выложенном мозаикой. Мириады блестящих слюдяных пластинок и разноцветных камешков были уложены в строго определенном порядке, однако беспощадное время не пощадило работу талантливого мастера: весь пол фонтанчика был усыпан осколками. Один из участков этого сада был окружен стеной из мрамора и украшен крошечными колоннами. Две колонны, к сожалению, уже упали, хотя, быть может, именно так и было задумано архитектором еще во время разбивки сада, ведь в девятнадцатом веке искусственные руины были весьма популярны. Везде, куда бы ни падал взгляд, все заросло сорняками, трава постепенно душила с трудом пробивающиеся цветы и скрывала камни.
Последняя калитка с сильно проржавевшим металлическим запором вывела меня в основной сад. Видимо, он был изумителен в те дни, когда за ним следили и тщательно ухаживали. Он и сейчас еще потрясал своим великолепием: фонтан выпускал в небо блестящие струи воды из всех раковин Тритона, газоны напоминали изумрудный бархат, клумбы радовали глаз всеми цветами радуги. Среди растений можно было заметить согнутую фигуру какого-то человека. Должно быть, это и был тот парнишка, которого Франческа назвала помощником Альберто для работы в саду. Полагаю, что именно он и занимался прополкой. Я решила, что эта работа ему не в тягость, он даже не выглядел уставшим. Немного подумав, я осмелилась подойти к нему поближе. Я ничего не могла сказать ему, кроме как поздороваться и изобразить на лице доброжелательную улыбку. Надо признать, что он не обратил особого внимания на мои действия, и мне не удалось установить с ним контакт. Насколько я успела заметить, у парня были больные ноги, я с жалостью подумала о несчастном создании, которому, по-видимому, сложно передвигаться. Прихрамывая, он медленно побрел в сторону, противоположную той, откуда появилась я.
Взглянув на свои часы, я поняла, что высота солнца здесь не соответствует тому, к чему я привыкла у себя дома. Надо было успеть принять душ и переодеться. А еще я твердо пообещала себе, что на этот раз обязательно поинтересуюсь у Франчески, где она скрывает своего внука. Графиня могла отослать мальчика с глаз долой, если общение с ребенком не доставляло ей ни малейшего удовольствия, но я не видела ни одной причины, почему я должна относиться к нему, как к прокаженному.
Когда я, принарядившись, спустилась к ленчу, Франчески внизу не оказалось. Эмилия предложила мне принятый здесь ритуальный бокал вина. Когда я сказала, что мне хотелось бы дождаться хозяйку, она протянула мне небольшую записку, которую достала из своего кармана. Изящным почерком графиня уведомляла меня, что мне придется обедать в полном одиночестве. У Франчески было назначено какое-то свидание, которое она не могла отменить. «Я уже говорила вам за завтраком о важной для меня встрече, — писала она. — Надеюсь, вы великодушно простите мне мое отсутствие».
Я не могла обвинять ее за забывчивость после всех тех выходок, которые я позволила себе.
Подождав до тех пор, пока Эмилия не принесла мне кофе, я решилась спросить у нее о Пите. Естественно, я назвала мальчика Пьетро.
— Школа? — она смогла повторить ключевое слово в моем вопросе, которое было ей хорошо знакомо.
— Школа. Граф в школе сегодня?
В ответ она отрицательно покачала головой.
— Почему не в школе? — попыталась я еще раз.
Она равнодушно смотрела на меня. Я решила попробовать еще раз.
— Где мальчик?
Она неопределенно пожала плечами. Полагаю, она никогда не позволяла себе подобных вульгарных жестов в присутствии Франчески. Но мне все же показалось, что этот жест относится не ко мне, а скорее, к обсуждаемому нами вопросу; если бы она могла, она вообще не разговаривала бы со мной, настолько я была ей не интересна.
— Так вы знаете, где он? — переспросила я еще раз.
Еще один неопределенный жест.
— В своей комнате?
Положив салфетку на стол с грацией, достойной самой графини, я задала следующий вопрос:
— Где находится его комната?
Можно было подумать, что я выспрашиваю дорогу к логову льва. Она не пыталась отговорить меня от этого похода или предупредить о том, что меня там поджидает, она просто никак не могла уразуметь, что я добровольно хочу посмотреть на мальчика, почему мне вообще хочется проведать его.
Наконец мы стали медленно подниматься по лестнице. Я решила, что наше неспешное передвижение можно использовать с целью получения ответов на некоторые вопросы, которыми я и постаралась в полной мере засыпать Эмилию. Да, она сказала, что комната графини тоже находится на втором этаже, в дальнем конце того коридора, куда выходит и дверь моей спальни. Графиня живет в комнате, по соседству с которой находится вход в западное крыло, пустующее в настоящее время. К этому моменту ее английский вдруг резко ухудшился, поэтому, рассказывая мне о западном крыле, которое, по ее словам, находится в совершенно аварийном состоянии, она использовала огромное количество самых разнообразных эпитетов: небезопасный, ненадежный, старый и ветхий.